Умер поэт Андрей Рубцов

Как сообщили родственники, скончался поэт Андрей Рубцов.

Помимо своих стихов, он вошел в историю культурной жизни Пензы, как создатель и издатель первого и единственного в Пензе в советскую эпоху, самиздатовского неподцензурного литературного издания – журнала “Симбиоз”.

Говорить больше пока не хочется. Ниже публикуем небольшую подборку стихов Андрея, собранную его литературными товарищами к его юбилею, и опубликованной в литературном журнале “Читарь”

Андрей Рубцов

Из книги «Структура страсти»

*   *   *

Когда небо будет цеплять облаками

о ветер, деревья донага раздевший,

твой дом отрезвонится громко звонками –

то я прибегу, дикий и сумасшедший.

Со скрипом петель приоткроется полость

квартиры и, вихрем встревожа портьеры,

в покои ворвусь как неясная новость

нежданной, но смутно желанной премьеры.

И кину свой плащ, как перчатку привычным,

приевшимся до тошноты ощущеньям,

и в кресло влечу, тут же голосом зычным

потребуя ставить на стол угощенье.

И ты вдруг замечешься в радости странной,

фарфор на паркет в суматохе роняя,

и сердцем своим – незадернутой раной –

таким, как я есть, меня принимая.

Глинтвейн подогрев (так с мороза приятный),

ты сядешь напротив, поджавши колени,

и вид мой, взлохмаченный и неопрятный,

уместного не повлечет удивленья.

Зрачками в глаза мои углубившись,

размоешь совсем очертания зала

и, все появленьем моим не упившись,

пьянеть станешь из моего же бокала.

Потом ты привстанешь и створки халата

откроют опять твое новое тело,

которое мне до конца не понятно,

хоть целую вечность ютило и грело.

И в нетерпеливо летящей одеже

закончат навек свою миссию свечи

и я обниму столь знакомые все же

и все ж незнакомые милые плечи.

Губами вопьюсь в твою теплую кожу

и ты зарыдаешь… А в мыслях так шатко…

Другая? Не та?.. Так какая ты все же?..

И весь растворюсь в тебе без остатка.

ЗАКЛИНАНИЕ

                                               Rinforzando

Я вожу по груди твоей пальцем

и черчу не твое имя.

Мои руки устали касаться

твоих плеч, твоих бедер и ног.

По столбам сосков твоих пальцем

я вожу и шепчу то же имя.

Я устал по тебе скитаться,

гладить твой гладко бритый лобок.

Я вожу по груди твоей пальцем

и черчу не твое имя.

Я другое черчу имя,

я другое имя черчу.

Я касаюсь тебя пальцем,

я устал по тебе скитаться,

мои руки устали касаться,

я тебя давно не хочу.

Я веду по тебе пальцем,

я другое шепчу имя,

не хочу давно твоих линий,

я другое имя черчу.

Тебе кажется – новые игры,

ты готова носить это имя,

мы давно уже стали чужими,

я другое имя кричу…

НЕ ХОЧУ!

*   *   *

взглядом чувствовать структуру занавесок,

холодок стекла и гладкость рам

и шероховатую поверхность гобелена,

постепенно изменяя план,

постепенно, потихоньку продвигаясь,

неназойливо ползя, как партизан,

вроде бы на месте оставаясь,

но не оставаясь вовсе там…

и по грубой маете паласа

пододвинуть взгляд к твоим ногам,

чуть коснуться их и вздрогнуть разом

и еще замедлиться – как вам

чувствуется мое прикосновенье?

ползанье по мягким волоскам?

ощутить температуры измененье

вверх по бархатным и трепетным ногам

и достигнуть мягкости фланели,

не задерживаясь на пуговицах (эх…)

чуть быстрее, ну совсем чуть-чуть быстрее

под фланель по мягким бедрам вверх,

приближаться к этой вязкой влаге,

ненадолго погрузиться в слизь

и уже стремительней взбираясь

по лобку, пупочной ямке – ввысь –

по подрагивающему животу – к груди и

поласкать набухшие соски,

сразу – к шее, чуть ее касаясь,

ощущая дрожь и кровь в виски,

затаиться на полуоткрытых,

влажных, теплых, с придыханием, губах

и метнуться и нырнуть, свихнуться,

утонуть в бездоннейших глазах

6.11.96

*  *  *

когда в лифте неожиданно он хватает тебя за подбородок

и вонзает поцелуй в твои (а им некуда скрыться) губы

и тебя накрывает (а ты сопротивляешься как бы) желание

и двери могут раскрыться могут раскрыться двери

ты отталкиваешь отталкиваешь нельзя не здесь не надо

что ты делаешь двери откроются люди

ты отталкиваешь ты отталкиваешь ты скоро не сможешь сопротивляться

двери открываются здравствуйте некогда опаздываю господи

что же это такое может быть не заметили

*  *  *

Stand up, любимая моя,

смотри, как за ночь вырос рейтинг!

Жизнь удалась и до хера

чего еще не понял Вертер.

Проснись с желаемым во рту

и прессом гринов в косметичке.

Все правильно и по нутру,

успех становится привычкой.

Ты вся течешь.

Мир – просто шоу.

Свежо, уютно, хорошо!

Из книги “Суицид”

8

устал я людей любить –

меня, наверно, убьют,

а что же меня не убить,

коль больше я их не люблю…

знал бы я раньше – избрал

другой для чувства объект –

скажем, какой минерал,

ему посвятил сонет…

камень – он камень и есть,

лежит себе – что ж не любить…

ходил бы его окрест…

блин! Камень может убить!!!

8

Что привязывает нас к этой жизни, неужто тепло уюта

и запах тела возлюбленной женщины

и удачно найденная фраза типа “десантника без парашюта”

и вся прочая хрень, что на этой совокупности и замешана?

Что привязывает? – холодность и блеск бокала,

приятная музыка, тихо тающие свечи…

То, что всего так неназойливо мало,

что ловишь невыносимый кайф каждый короткий день

                                                               и каждый бесконечный вечер?

Привязывает, пристегивает, привинчивает, прикрепляет,

прибивает гвоздями, приклеивает напрочь.

Это, с одной стороны, успокаивает, с другой – забавляет

и не дает открыть, оторвать, разбить окна и

                                               ринуться, кинуться, броситься навзничь.

Из книги «Терем стрёма»

*

Мольбою выклянчил долгой

ничтожный сегмент циферблата,

чтоб на едином дыханьи

поведать чужие стихи.

Это было ошибкой.

Воздух становится ватой…

Ни шторма, ни вялых плесканий –

спокойны глаза твои.

Возможно, права ты в чем-то:

ни славы, ни денег, ни места…

У прочих – машины и дачи,

а здесь – книги лишь, да слова,

да непонятное кредо,

мозг из чудного теста;

надежды смешны на удачу –

шумок, за спиной, молва…

В ванной журчит вода –

ты снова смываешь слезы.

*

К сожалению, я не умею играть на гармони

и писать пристойные вещи,

не танцую брейк-данс

и не умею держаться в костюме,

равно как и красиво плевать,

равно как иметь толстую шею.

И поэтому, обыкновенно,

ни хрена у меня не выходит.

Только лишь это вот “ни хрена”,

получается, я и умею.

*

С. Вилкову

Лежа не тарелке моего зренья,

находясь в зоне моих ощущений и чувств,

ты являешься точкой моего тяготенья,

центром круга, в котором, обезумев, кручусь.

Хрустит хрусталик охрипшего глаза,

сбоит зрительный участок коры.

Поза лотоса – ты в дальней лузе паласа,

нет ни лозы, ни лаза в твои миры.

Проследить за миграцией твоего зренья,

попасть в зону твоих ощущений и чувств,

озаренья, прозрения и разоренья

комариным зуммером я комарюсь.

Беспределен поток моих иннерваций,

разливаю токи и сознанья поток,

в кровомраке крамольных коронаций

подарю презентабельный смерти цветок

и:

“Мы будем есть одно блюдо,

У нас будет общий Бог,

У нас будут общие губы

И общая пара ног”.[1]

С.Вилков. Абрис.

*

Мир превращается в холодец

и никак не понять, на кой хер бы ему еще имя.

Это не просто отвал, это какой-то пиздец,

созданный близкими – как своими, так и чужими.

С неба соплями свисает гигантское “БЛЯ”,

подавляющее всё и грозящее всё замазать…

И нет никого, кого бы видать у руля.

И не от кого ожидать чудодейственного указа.

Время пришло?

Или время прошло совсем? –

ликования и скорби безумнейшая минута.

Нет никаких образов, никаких тем.

Полное и беспрецедентное отсутствие Абсолюта.

*

Творчество есть эгоизм в степени одиночества;

одиночество = количеству окружающих бесполезных людей;

эгоизм = продвинутости в некоей общности,

помноженной на число нереализованных идей.

Творчество, в принципе, маниакально,

+ сублимация несостоявшихся сексуальных фантазий;

творчество неизлечимо, неистребимо, фатально;

творчество – разрушение любых морализованных связей.

*

Лимонная корка, умноженная на водку,

равняется опьянению с привкусом лимона,

а 55-томник, разделенный (вот как!)

на отсутствие интеллекта, порождает знамена

красные и кровь. Это, однако, отступление

от заданной в самом начале темы. Впрочем,

если красное подогреть с корицей, вареньем,

гвоздикой, лимоном, то получим уже более, чем…

Одиночество, помноженное на талант, рождает творенье.

Одиночество на него же порождает сближенье.

Одиночество в большей степени – самосожжение.

Вот такое математическое стихотворение.

*

Ставки сделаны. Началась игра.

И что-либо менять, в принципе, уже поздно.

И закрыта наглухо покинутая нора.

Из спокойствия уюта ты выброшен на воздух.

Можно, конечно же, все обернуть вспять…

Но ставки уже сделаны.

Ты рассчитывал на выигрыш?

Из цикла “Каламбурчики”

***

то пистолет — орудие убийства.

топи сто лет его в чужой крови,

копи сто лет и ненависть и буйство

и, наконец, себя героем назови.

***

Зеркала стекло тихо стекло,

а за ним — черта, черта чёрта,

а Бога черта богаче рта…

а что мне с сук лон? Том нес уклон.


  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
  •  
Максим Денисов

Максим Денисов

Наверх